Признаюсь откровенно: есть вещи, которые на практике куда более доступны и интуитивно понятны, чем в теории. И дело не в профессиональной подготовке, а в особенностях нашей жизни и опыта; многие вещи, которые для нас очевидны, на бумаге подчас, приобретают совершенно иной характер. Так, например, все мы не раз и не два видели, как работает электрический чайник – заливается вода, щелкается включатель, несколько минут и кипяток готов. Однако, в теории все это выглядит гораздо более сложно: соответствуя законам физики, электричество преобразуется в тепло, нагревающее спирали внутри емкости, температура воды поднимается, начинается закипание, и пар, попадая на специальную поверхность сигнализирует о готовности и чайник выключается. Но наше исследование можно было бы продолжить и дальше, добираясь до уровня электронов и атомов и их взаимодействия.
Примерно так же, обстоят дела и в нашей повседневной жизни, связанные с такими, казалось бы, очевидными понятиями, как жизнь или смерть. Мы все – живем: кому-то это дается проще, кому-то сложнее, но все-таки это происходит без мятежного участия наших мыслей о тех механизмах, которые находятся в основе бытия, составляют фундамент экзистенции. Но стоит только задуматься, и уже само по себе слово «человек», вынесенное мною в заголовок, начинает свидетельствовать о проблеме, которая до сих пор не решена в нашем обществе, а именно проблеме понимания «что такое человек?» и что такое «человеческое»? Никому, за редким исключением, не составит труда дать определение автомобилю или деньгам – тогда что же не так с человеческим?
Попытки найти этому определение зачастую оканчиваются опошлением человеческого, ниспровержением его до животного уровня или попыткой разделить человека на части, чтобы «перебрав» его сызнова, заново дать определение. Решительно против этого выступает экзистенциально-гуманистическая психология, которая всегда стоит на том, что «Человек как целостное существо больше, чем сумма его составляющих». Но это все равно не дает ответа на вопрос, что такое человек.
Ролло Мэй писал: «Я не буду извиняться за то, что… воспринимаю всерьез опасность дегуманизации в тенденции современной науки переделать человека до образа машины, до образа техник, при помощи которых мы его изучаем». Иными словами он предостерегает нас от восприятия человека через метод его познания в каждом конкретном случае, который приводит к тому, о чем я писал выше – опошлению, упрощению и т.д. Чуть далее, Мэй продолжит: «Карл Ясперс, психиатр и экзистенциальный философ, считает, что мы действительно находимся в процессе потери самосознания и вполне можем оказаться на последнем этапе человеческой истории».
Понимание человека и человеческого оказывает влияние на процесс терапии и консультации, методы лечения, восприятия самой проблемы и диагностирования, и, конечно же, на конечное ожидание результата терапии. Я предложу определение человека как уникального феномена, который определяется его же уникальным персонализированным существованием. Мы то – как и чем мы живем. Если я, например, являюсь впадающим в отчаяние психотиком, с неустойчивым характером – то это и есть человек-Я. Но, если мой сосед – процветающий нарцисс с замашками лидера – это тоже человек, человек-Он. В это простое обозначение я попытался вложить мысль о необходимости принятия и признания человеческой природы во всех ее проявлениях, как таких, что соответствуют современной нам культуре и этике, так и таких, которые противоречат им. Естественно, что нам нужно набраться много мужества, чтобы признать, что зло так же свойственно человеческому началу, как и добро, что стремление разрушать не чуть не менее природно, чем стремление созидать.
Знание, что такое человек по-настоящему, часто, к сожалению, приходят только в моменты величайшего напряжения и бедствий, переживаемых как лично, так и коллективно. Это описывает, например, Камю в «Чуме»:
«- А кто вас научил всему этому, доктор?
Ответ последовал незамедлительно:
— Человеческое горе».
Самого человеческого начала не существует, это мы формируем его, в зависимости от наших предпочтений. В реальности же существует множество форм это самого «начала», но главное, что есть: осмысленность. Человека от животного отличает осмысленность собственного бытия, попросту говоря, то, что человек, в отличии от других живых существ, задается вопросом – кто яя и что я? На эти вопросы человек и ищет ответы во время терапии, эти вопросы адресованы к уникальному бытию человека и всем данностям, таким как жизнь или смерть, одиночество (изоляция), бессмысленность, воля.
Об это писал и Хайдеггер, когда утверждал что «Дазайн — «сущее в бытии которого речь (дело) идет о самом этом бытии». Таким образом, дазайн (человек) — сущее, которое обладает способностью вопрошать о собственном бытии.
Разумеется, при этом суть человека не сводится лишь только к набору вопросов и попытках осмыслить их. По выражению Франкла, «человек — это больше чем психика: человек — это дух», и этот дух формируется из тех ответов и решений, которые принимает человек. Я веду речь об экзистенциальной свободе, которая не ограничивается рамками физического плана бытия. Так, например, в концлагере человек делает свой выбор, находит уникальный ответ на свои уникальные вопросы и из них он формирует свой «дух» — кто-то, слабый и подчиненный, кто-то сильный и стойкий. Таким и будет человек. Человеческая уникальная экзистенция — это нечто иное. Экзистенция — способ бытия, сформированный на основании того самого собственного осмысления (или его отсутствия).
Психологически, человек и его экзистенция соотносятся, как центральное ядро личности «Я». Фундаментальная, глубинная онтологическая специфичность экзистенции, представляется, во-первых, отличным способом человеческого бытия-в-мире от бытия вещи; во-вторых, противопоставлением способа философского постижения и понимания специфического человеческого существования в мире и специфически-человеческих феноменов способу научного и объективирующего познания «человеческого», основанному на аналитическом редукционизме.
С этой точки зрения, психологические проблемы, с которыми человек обращается в терапию, помогают в какой-то мере обнажить страх, понимание бессмысленности существования, и в определенной степени помогают освободить человека от этого состояния и приводят его к подлинному бытию и позволяют прикоснуться к действительной экзистенции. Поэтому, в экзистенциальной психологии правильнее говорить не «лечить», а «изменять», «помогать» — мы прикасаемся к той структуре бытия, которая целостна и уникальна, и «корректировать» ее в отдельности, чем например, занимается когнитивно-бихевиоральная психотерапия, не значит полностью разрешить проблему человека и его жизни.
Поэтому, нельзя отделить человека от его проблемы, ведь любая проблема, симптом – и есть человек, и они такие же уникальны, как и сам «носитель» — человека. И понять истинный смысл можно только через понимание экзистенции. Об этом писал Рональд Лейнг, по поводу шизофрении: «Безумства, которые шизофреник высказывает или совершает, останутся, даже будучи описанными, непонятными, если не будет понять их экзистенциальный контекст». Тоже можно адресовать к невротику и его симптомам.
Таким образом, я надеюсь, мы сумели в очень сжатой форме объяснить соотношение человеческого и экзистенциального, и тем, как это сказывается на характере и форме экзистенциальной психотерапии.
И вот еще одно, дорогой читатель. Конечно же, как я и говорил, фактически любая экзистенциальная психология – индивидуальна, и потому многое из вышесказанного является помимо обобщения мыслей разных философов и психологов, еще и моим личным опытом, но в целом, я надеюсь, эта психотерапевтическая парадигма ясна.
Автор Дмитрий Лобачев
Данная статья является продолжением статьи Теория и практика экзистенциальной психологии: Краткая история
Читайте также:
Теория и практика экзистенциальной психологии. Причина невроза и экзистенциальные данности
Теория и практика экзистенциальной психологии: о смерти и о жизни.
Купить книгу Дмитрия Лобачева «Между тьмой и светом» вы можете на нашем сайте